Марину, и обсуждали ее в своем кругу. Она, конечно, это скрывала, чтобы вас с Андреем не расстраивать. Но в ее разводе с Голенищевым во многом виновата его домостроевская требовательность к быту, натолкнувшаяся на ее непрактичность.
– Ну, ты не преувеличивай, – слегка обиделась Евгения Константиновна. – Во-первых, Марина с Виктором почти с самого начала стали жить отдельно от его родителей, так что Раиса и Климентий не имели возможности Марину шпынять. А, во-вторых, моя дочь была приучена к быту лучше, чем я. Ты вспомни, как она, когда еще была подростком, училась у Дуни готовить, записывала рецепты.
– Дуня – это была ваша домработница? – догадалась Ксения.
– Да, – ответила за подругу Ирина Карловна. – Помню, у нее была такая смешная фамилия – Царапкина. Она служила у вас в шестидесятые годы, да, Женя? А сын у нее вором оказался, правильно? Как его звали? Герка или Генка… не помню.
– Дуня была хорошая женщина, честная и работящая, – вздохнула Евгения Константиновна. – А что сын вором оказался – так не ее вина. Он ведь был дитя войны. Она его от какой-то случайной любви прижила, когда работала в госпитале санитаркой. А потом – ремесленное, общежитие, улица. Испортился парень, а она и не заметила. Он ведь даже когда к ней приходил, ухитрялся кое-что из наших вещей украсть. И за это Дуне было особенно стыдно. А потом его где-то в универмаге за крупную кражу взяли, тогда и все остальные его подвиги выплыли наружу. Дуня плакала, переживала, мы с Андреем ее успокаивали, говорили, что верим ей, но она все равно не смогла у нее больше работать, стыдно ей было людям в глаза смотреть. Закваска у нее была народная, совестливая. Когда сына посадили в тюрьму, она уехала к своей матери в деревню – кажется, под Тулу. С тех пор ни Дуню, ни ее сына я не видела. Но всегда надеялась, что парень одумается, исправится.
– Это в наших-то тюрьмах? – скептически усмехнулась Ирина Карловна. – Но, слава Богу, больше тебе с такими субъектами сталкиваться не приходилось. У вашей следующей домработницы, кажется, вообще не было семьи.
– Да, но она была не такая добрая и умелая, как Дуня, – заметила Евгения Константиновна.
Ксения осторожно и как бы между прочим спросила:
– А Марине Андреевне тоже кто-нибудь помогал в домашней работе?
– Последнее время она в услугах домработницы не нуждалась, – ответила Потоцкая. – Марина жила одна и довольно скромно, приемов не закатывала.
– В отличие от нынешней жены Виктора, которая ведет бурную светскую жизнь, – заметила Ирина Карловна. – Старается создать имидж своему мужу-политику.
– А жена Голенищева – дочь известного компартийного деятеля Ховрина? – уточнила Ксения.
– Да, но деятельность ее папаши осталась в прошлом, – ответила Ирина Карловна. – Сейчас она больше известна как сестра рекламного бизнесмена Владлена Ховрина. Он, кстати, сократил свое имя до «Влада», чтобы не напоминать, какие верные ленинцы его родители, назвавшие сына в честь любимого вождя: Влад – лен.
– Ну, у сестрицы тоже имечко с претензией – Ирма или Хельга, не помню, – язвительным тоном заметила Евгения Константиновна.
– Инга, – поправила ее подруга и, обратившись к Ксении, пояснила: – Тут дело в том, что Ховрины - старшие увлекались зимними видами спорта. А в шестидесятые годы была такая знаменитая и симпатичная конькобежка – Инга Воронина. Она потом погибла от руки своего ревнивого мужа. Так вот, Ховрины назвали свою дочь, родившуюся во время зимней олимпиады, в честь любимой спортсменки. – Она посмотрела на Потоцкую. – Имя