— прервала его Нина. — Все равно у нас нет другого выхода. Подумай лучше о том, как мы все представим людям, чтобы не вызвать лишних вопросов. Прежде всего Катя должна придержать язык за зубами.
— Уж будьте уверены, — заявила Катя. — Я болтаю много, но чего нельзя... Мы девушки опытные и свой интерес блюдем.
Нина мельком подумала о том, что Катя не так уж проста и непосредственна, как умеет казаться.
Гаевой отправился в свой кабинет и принялся звонить по телефону, разбирать какие-то бумаги. Катя вспомнила, наконец, что уже апрель на исходе, весенняя сессия не за горами и пошла к себе доделывать курсовую работу.
Нина отправилась на кухню готовить ужин и еду «на завтра». Она была в семье поварихой. Раньше, два года назад, к ним еще приходила домработница, но потом она уехала в деревню, а другой не нашлось. Да они особенно и не искали: Нина решила, что чужой человек в доме — это неудобно, а они с Катей уже вполне взрослые девицы, смогут и сами обойтись.
Нина чувствовала, что отчиму хочется еще что-то ей сказать. За ужином он странно смотрел на Нину — рассеянно и одновременно изучающе. Однако ничего не стал говорить. Возможно, при Кате не хотел. Но когда Катя отправилась спать, а за дверью отчима все еще не погасла полоска света, Нина сама заглянула к нему в кабинет и спросила:
—Папа, ты ничего от меня не скрываешь?
Гаевой по-прежнему сидел за письменным столом, разбирал бумаги.
— Ничего, — буркнул он себе под нос.
Нина медлила уходить. И вдруг он резко повернулся к ней и внезапно заявил:
— Скрываю! Думал, что не узнаешь никогда. Этот тип каким-то образом пронюхал... В общем, лучше от меня узнай, чем от него. Понимаешь, Нина... я тебе не родной отец. Я тебя удочерил, когда женился на твоей маме. Твой отец умер, когда тебе было два года. А я тебя с трех лет воспитываю как родную. Когда мы много лет назад из Запорожья сюда переехали, я не думал, что кто-то узнает... Но всегда найдутся люди...
— Папа, а я, между прочим, давно об этом знаю. Случайно услыхала, как вы с тетей Клавой говорили... Но разве это имеет значение? Ты мне всегда был родным отцом, таким и останешься.
Лицо Гаевого просветлело, и он обнял Нину, похлопал ее по плечу.
— Ну, и хорошо, дочка, что ты такая умная. Я знал, ты меня не подведешь. Если бы красота и ум приносили человеку счастье, ты бы самой счастливой была...
— Я-то? — усмехнулась Нина. — По-моему, ты ошибаешься. Насчет красоты не знаю, а вот ума у меня точно нет. Образование, эрудиция, всякая там душевная тонкость — еще не ум. Наше время востребовало практические умы, а я к таким не отношусь. Мне, может, во времена шестидесятников надо было жить... Тогда поэзия была в моде, романтика...
— Ты у меня настоящая леди. Такие никогда из моды не выйдут.
— Жаль, что я не родилась в Англии девятнадцатого века, — рассмеялась Нина. — Ну, ладно, не совсем уж я беспомощная. Я умею принимать действительность такой, какая она есть. Наверняка не буду счастливой, но и не позволю себе стать несчастной. И вот что я придумала. Я буду использовать общение с Ярославом для того, чтобы помочь тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Я же буду жить с ним под одной крышей. Ну, неужели я такой недалекий человек и такая некрасивая женщина, что не смогу влезть к нему в душу?
— Зачем тебе его душа?
— У меня свой расчет. Войду к нему в доверие, усыплю его бдительность. И постараюсь выкрасть бумаги, которыми он тебя шантажирует.
— Ты наивна, Ниночка,— криво усмехнулся Гаевой.
