стоял высокий стройный молодец в богатой одежде и, подбоченясь, спрашивал у избиваемого бедняги:

  – Что, Родя, вспомнил теперь, чей ты холоп?

              Но человек, названный «Родя», хоть и не стоял уже на ногах, из последних сил отбивался и упирался, не желая уступать насилию и следовать за своими обидчиками.

            Между тем, с глухого конца улицы, где по ночам сторожа ставили рогатки, быстро приближалась компания, тоже состоящая из пятерых молодых мужчин. По одежде трое выглядели боярами, а двое  – простыми людьми. Тот, кто возглавлял небольшую ватагу, крикнул, приближаясь к драчунам:

  – Эй, Влас Голтеев, убери своих холопов подальше! Ты по какому праву схватил моего оружничего?

          Статный молодец, заправлявший избиением, был явно раздосадован приходом противника, но, стараясь этого не показать, с усмешкой спросил:

  – Что я слышу? Максим Раздольский сделал своим оружничим моего природного холопа Родьку Кочевина?

  – А что ж ты не заботился о своем холопе, когда он пять лет назад во время битвы попал в плен к татарам? – вопросом на вопрос ответил Максим Раздольский.

  – Всех холопов выкупать – денег не хватит, – заявил Влас Голтеев. – Я ведь не заезжаю1 чужие имения, как твой отец.

  – Моего отца не тронь! Он получил свои земли за верную службу, за то, что кровь проливал в бою с татарами. И оружничего моего не тронь. Он по закону уже не холоп.

  – Это по какому же закону? – подступил к противнику Влас, гневно сверкая глазами.

        Они стояли друг против друга, схватившись за рукояти своих сабель, – оба молодые, рослые, плечистые, темноволосые, в боярских полукафтаньях с высокими воротниками, в коричневых сапогах. Только лица их были совершенно разными, не имевшими малейшего сходства ни в чертах своих, ни в выражении. Лицо Максима отличалось мужественной,  чуть грубоватой лепкой и было скорее привлекательным, чем красивым;  серые глаза его блестели из-под черных ресниц и бровей как два стальных клинка. Влас мог считаться красивым, но тонкие губы и хрящеватый нос придавали его лицу нечто хищное, и это впечатление усиливалось из-за быстрого, искоса бросаемого взгляда глубоко посаженных желтовато-карих глаз.

  – По какому закону? – переспросил Максим голосом, в котором ощущалась скрытая ярость. – Да по тому, который записан в новом Судебнике.  «Если холопа полонит рать татарская, а он выбежит из плена, то свободен и старому господину не холоп». Правильно я говорю, Игнатий? – Максим оглянулся на одного из своих спутников.

        Игнатий, сутулый молодой мужчина