* Боярышни Анны? – встрепенулась Надежда. – Той самой, которой никто в Киеве не видел?

    * Ну да, той самой, что с малолетства живет в монастыре у тетки. Говорят, она слабоумная и, к тому же, больно неказистая, рябая.

    * Что  с того. Зато она боярышня и с богатым приданым, – вздохнула Надежда. – Ей и за такого князя можно…

    * А тебе он уже понравился, что ли? – ревниво спросил Юрята и  приосанился, вытянувшись во весь свой невеликий рост. – Ишь, засмотрелась…

    *  А почему бы нам и не засмотреться на такого красавца? – задиристо спросила Варвара. – На тебя, что ль, смотреть, коротыш, или вот на Гнездилку рыжего?

    * Красавица отыскалась, – проворчал Юрята. – А на этого князя  глаз положили и поважнее вас. Не удивлюсь, если его у боярышни Анны отобьют.

    * Кто же? – в один голос спросили Варвара и Надежда.

    * А падчерица боярина Тимофея. Та самая Берислава-Устинья.

    * Дочка Завиды?

    * Да. Дочка ее от первого мужа. Красотка известная.

    * И, говорят, такая же ведьма, как мать, – добавил Гнездило. – Тоже и в колдовстве ведает, и в зельях приворотных, и во всяких заговорах.

    * Ну, значит, сведет она с ума этого князя, а от боярышни Анны его отвадит, – подвела итог Варвара.

    Увлеченные разговором, девушки не обращали внимания на покупателей, предоставив взлохмаченному Ореше самому заниматься торговлей. И только звон разбитого горшка, что выскользнул из рук суетливого подмастерья, заставил их, наконец, вернуться к посуде.  Звон привлек внимание и приезжего красавца. Посмотрев в сторону посудного ряда, князь Глеб сразу  заметил хорошенькое личико Надежды. В несколько шагов он приблизился к ней, окинул ее с ног до головы оценивающим взглядом. Девушка была невысокого роста, но стройная и ладная. Густые темно-русые волосы ее, перехваченные алой лентой, подчеркивали белизну гладкой кожи. Смутившись под пристальным взглядом князя, она опустила свои большие ореховые глаза и залилась румянцем, от чего стала еще привлекательней.

    * А вот и главное украшение этой площади, – сказал Глеб, опершись локтем о поставец с посудой и приблизив свое лицо к лицу Надежды. – В разных землях я бывал и могу сказать точно: такую красавицу, как ты, редко повстречаешь. Как зовут тебя, царевна? Чья ты дочь?

    * Я не царевна, а дочь простого гончара, – ответила девушка, решившись, наконец, поднять на него глаза.

    * Ну уж не простого, – вмешалась Варвара. – Отец Надежды – Вышата, лучший гончар в Киеве.

    * Значит, тебя зовут Надеждой? Хорошее имя. Но, по-моему, тебе больше подходит Ясноцвета.

    Заигрывания князя с Надеждой не остались незамеченными. Многие с любопытством наблюдали сценку у посудного ряда. Кто-то уже отправился в мастерскую Вышаты, чтобы сообщить ему о таком внимании к его дочери.

    Заметили князя и двое людей – мужчина и женщина, – только что пришедшие на площадь. Женщина, на вид лет сорока, высокая и худая, с благородной осанкой, была одета в очень строгую темную одежду. На ее бледном лице, еще сохранившем былую красоту, угадывалась печать пережитых страданий; горечь таилась в глубине миндалевидных черных глаз. Мало кто теперь узнавал эту рано увядшую красавицу. А, между тем, она была правнучкой Владимира Святого, внучкой Ярослава Мудрого, дочерью ученого князя Всеволода, сестрой князя-воина Владимира Мономаха, женой – а теперь уже вдовой – германского императора Генриха IV. Княжна Евпраксия Всеволодовна, она же императрица Праксед-Адельгейда, давно уже вела уединенную жизнь в одном из киевских монастырей и на люди показывалась