иной, как граф Руджиеро ди Темпесто, капитан Пьемонта, который слышал спор барона фон Хартвальда  и Джанни, когда, войдя в трактир, остановился в полумраке входа. Увидев такую преграду на своем пути, слуга Уголино сразу отступил, баварец же попытался отстранить графа — и тотчас мощным ударом был отброшен назад и шлепнулся на залитый вином пол.

  Граф Руджиеро ди Темпесто, подбоченясь и широко расставив ноги, заслонил собой вход в трактир, как бы давая понять, что берет беглеца под свою защиту. Рядом с Руджиеро стояли четверо его спутников: Этторе Ферромано — оруженосец и правая рука капитана, Орландо Неро — его кузен, а также сыновья Карло Сантерры — Фабио и Тито.

  — Кто это такой? — по-немецки вскричал барон фон Хартвальд, разъярившись при виде сбитого с ног вассала.

  Слуга-итальянец шепотом сообщил ему имя вошедшего, и трое немцев с нескрываемым интересом уставились на графа ди Темпесто.

  — Ну что, храбрые ландскнехты, кто желает померяться силами с капитаном Пьемонта? — спросил Руджиеро, усаживаясь за соседний стол.

  Хартвальд забормотал проклятия на немецком языке, однако затевать ссору не решался: хоть противников было пятеро против семерых, причем восемнадцатилетний Тито выглядел совсем мальчишкой, но, во-первых, баварец видел, что из четверых его итальянских сотрапезников только один Бертольдо Збалио чего-то стоит в драке, а во-вторых, он не мог не заметить, какими враждебными глазами смотрят на него все остальные посетители трактира.

  Толстый Гульельмо, перепугавшись, что сейчас начнется драка, небезопасная для имущества его трактира, с редким проворством подбежал к столу графа ди Темпесто и громко принялся спрашивать, что угодно высокочтимым гостям, а потом еще громче стал отдавать распоряжения своим слугам. Он так кричал, что способен был заглушить любую ссору, если бы она даже и началась. При этом трактирщик успел шепнуть слугам, чтобы принесли и той, и другой компании вина покрепче: с пьяными легче будет справиться.

  За это время барон фон Хартвальд немного поостыл и теперь сидел, подперев кулаками скулы, и не сводил глаз с графа и его компании.

  Орландо Неро, известный пересмешник и мастер розыгрышей, и тут не удержался, чтобы не съязвить:

  — Что же вы, синьор Бьяндрате, не познакомите нас со своими немецкими друзьями? Они так внимательно на нас смотрят! Сразу видно, что хотят с нами познакомиться.

  — Они просто удивлены, увидев вас здесь, — в тон ему, так же язвительно, отвечал Уголино Бьяндрате. — Ведь ваш уважаемый граф должен быть уже далеко от Турина. Или генуэзские купцы успели нанять кого-нибудь другого, подешевле?

  — Кого-нибудь другого? — отозвался граф с насмешкой в голосе. — Уж не такого ли воина, как вы, барон?

  — Я и мои люди не привыкли продавать свои мечи то генуэзцам, то венецианцам, а то и арагонскому королю, — ответил Уголино и гордо встряхнул своими длинными рыжеватыми волосами.

  — У каждого свое оружие, — усмехнулся граф. — У одних — меч, у других — яд, подкуп, донос.

  Эти слова привели барона в ярость. Он знал, что граф намекал на те слухи, которые ходят о бароне: будто Уголино в свое время написал донос на сводного брата, чтобы завладеть его состоянием, а впоследствии отравил жениха молодой графини Аккайа, чтобы вскорости самому жениться на ней и стать опекуном ее малолетнего  брата, тем самым забрав власть в Пьемонте, почти равную власти герцога Савойского. Тут в разговор вмешался барон фон Хартвальд; он, правда, не все понял, но ему теперь хотелось затеять ссору с графом, тем более, что